..2015-10-14
4 октября в американском городе Чапел Хилл (Северная Каролина), накануне своего 90-летия, Наум Моисеевич Коржавин подписал листы для книги "Автограф века"
14 октября старейшему русскому поэту Науму Коржавину исполнилось 90 лет. Практически половину своей жизни – с 1973 года – он провел в эмиграции. Других примеров такого долголетия история русской и советской поэзии практически не знает. Причем, долголетия не только физического, но и, прежде всего, творческого
Неудивительно, что сегодня в России, мягко говоря, не очень много людей, которые могут похвастать личным знакомством с Наумом Моисеевичем. Тем не менее старшее поколение хорошо помнит ходившие по рукам в 50-е годы самиздатовские сборники со стихами Наума Коржавина. А во многих домашних библиотеках хранится выпуск альманаха «Тарусские страницы» за 1961 год со стихами Коржавина. Семнадцать стихотворений, ранее отвергнутые другими издательствами, предстали на «Страницах» тиражом 75 тысяч экземпляров и больше уже никогда не переиздавались в СССР. Только потом – в эмиграции. Та же судьба постигла и стихи, один единственный раз изданные отдельной книжкой в Советском Союзе. Сборник «Годы», вышедший в 1963 году в издательстве «Советский писатель», содержал на 116 страницах произведения 1941—1961 годов. Всё. И это почти к сорока годам жизни. Эпизодическая публикация переводных работ были главным хлебом поэта вплоть до 1973 года. Однако дело это никогда не отвлекало его от поэзии. А также от драматургии… В 1967 году в Московском театре имени Станиславского была поставлена пьеса Коржавина «Однажды в двадцатом». Вплоть до дня отъезда автора за границу спектакль шел с аншлагами. По воспоминаниям столичных театралов, особым событием был не только сам спектакль, но и представление, следовавшее за ним – когда автор Наум Коржавин и исполнитель главной роли Евгений Леонов, похожие друг на друга, как близнецы, выходили кланяться публике.
С просьбой поделиться воспоминаниями и поздравить Наума Моисеевича мы обратились к Владимиру Войновичу:
«Я услышал про Коржавина в 1956 году, когда приехал в Москву. Тогда из всех поэтов самыми знаменитыми были Коржавин и Николай Глазков. О Коржавине, спустя много лет, поэт Владимир Корнилов написал: «А ты ведь первою любовью Москвы послевоенной был». Имя Наума еще долго гремело. Они с Глазковым были самыми известными поэтами в «самиздате», который как понятие впервые и пошел именно от Глазкова: на пишущей машинке он печатал свои стихи, делал книжки и внизу писал «самиздат» или «самсебяиздат».
Это был мир неофициальной литературы. И первым в этом мире был Наум Коржавин, который всегда писал что хотел, и как хотел, невзирая на времена. Не то, чтобы он был таким особенно храбрым, а просто был естественным человеком. И ему было естественно выражать свободно и беспечно свои свободные мысли. За что он и поплатился в какое-то время. Он прошел соблазны своего времени. Он даже сам в свое время признавался, что когда-то ему нравился Сталин, «человек, не понимавший Пастернака». Просто его чувство было искренним… Это, как у Окуджавы: «И комиссары в пыльных шлемах…». От стихотворения возникает естественное чувство, которое нас трогает. Несмотря на то, что сами комиссары нам чужды, поэтические слова нас волнуют. Так же было и у Коржавина:
Можем строчки нанизывать
Посложнее, попроще,
Но никто нас не вызовет
На Сенатскую площадь.
И какие бы взгляды вы
Ни старались выплескивать,
Генерал Милорадович
Не узнает Каховского
Эта революционная романтика была свойственна людям тех лет, поскольку она была искренняя… Теперь над ней могут иронизировать, издеваться и даже презрительно относиться. Но когда это чувство было неказенное. Оно шло от души, оно покоряло. Эти строчки завораживали. Такой вот поэт Коржавин…
Стихи в «Тарусских страницах, я думаю, были чуть ли не первыми из его опубликованных. А до эмиграции у него вообще вышла одна единственная книг. И стала событием. А потом, как писал Светлов, «новые песни придумала жизнь, не надо ребята о песне тужить». Все уходит. Спустя годы, когда он впервые приехал их эмиграции и выступал в каком-то большом зале, кажется в ЦДЛ, все собравшиеся встали, потому что его очень ждали. Бродского Коржавин так и не принял. Как писал Дмитрий Кедрин: «У поэтов есть такой обычай – В круг сойдясь, оплевывать друг друга». Поэты часто не принимают друг друга, так же, как, впрочем, и прозаики. Потому что каждый писатель это свой мир. И ему кажется, что за пределами этого мира, что-то происходит не так. Поэтому это даже естественно. И это, отнюдь, не от чувства зависти или чего-то. Просто и естественно. Я в этой полемике не участвовал в споре о Бродском. Я скорее участвовал заочно в споре с Солженицыным.
Кроме всего Коржавин в последние годы перед отъездом проявил как незаурядный сатирический поэт, когда написал: «Какая сука разбудила Ленина? Кому мешало, что ребёнок спит?» Потом постепенно отошел от чистой поэзии. Но поскольку все время думал о России, стал писателем, мемуаристом, философом.
Помню, как в 1976 году за попытки поговорить по телефону с Коржавиным, к тому времени жившим в Бостоне, в моей московской квартире отключили телефон…
Сегодня я с ним не во всем согласен. Во взглядах на современное состояние России, коренным образом расхожусь. Но все равно он для меня остается кроме всего прочего любимым человеком, не очень приспособленным к жизни. То, что он дожил до 90-летия, это просто чудо.
Не всего пророчества Наума Коржавина сбылись. В частности, такие вот его строчки: «Мы не будем увенчаны... И в кибитках, снегами, Настоящие женщины. Не поедут за нами». Так вот за ним как раз поехали все его женщины, все его близкие люди оказались рядом с ним. Правда, не в Сибири, а в более благоприятной ситуации». И это очень хорошо».
|
